Алексей Вайткун составил очередное “Личное дело”. Гостем журналиста стал известный белорусский врач Дмитрий Сайков. Разговор не только о моде на здоровье, но и о том, сколько и почему пьют белорусы, как победить алкогольную зависимость и превратиться из белой вороны в белого орла, зачем доктору записывать песни и сражаться с быками в телевизионных шоу.
Дмитрий Владимирович, вас сложно застать в Минске.
Судьба такая. Сегодня у меня как раз был сеанс в Минске. Одна из пациенток спросила у меня: “Когда вы, доктор, все успеваете? Телевизор включишь – вы там, радио – снова вы”.
Что вы им отвечаете?
Последний год на такие вопросы у меня есть хороший ответ. Я говорю: “Это судьба”.
Это же универсальный ответ.
Я никогда не задумывался над этой фразой. После того как поработал в проекте “Судьба” на СТВ в качестве телеведущего, у меня выработалась такая форма ответа. Когда не хочешь задумываться о своей позиции, или когда-то было лень подумать, почему так, а не иначе, отвечаешь: “Это судьба”.
Как люди реагируют на этот ответ?
Нормально.
Настраиваюсь. Я жду, что беседа будет с одной стороны серьезная, с другой – приятная.
Вы закончили медицинский институт. Врачом стать мечтали с детства?
Нет. Как все дети, я мечтал быть космонавтом. В те времена все мечтали стать космонавтами, пожарными, никто не мечтал стать банкирами.
Но вы стали врачом, и это… судьба?
Судьба, но она тоже была предопределена. Мой отец был врачом, и он хотел, чтобы я был врачом. Правда, когда возникла ситуация выбора профессии, у меня были сомнения.
Какие “за” и “против” вы взвешивали?
С одной стороны, была романтика врачебной профессии благодаря трилогии Германа о врачах. Мне это очень нравилось, я чувствовал, что это мое. С другой стороны, выбор профессии – это ответственное дело. Когда я разговариваю с молодежью, я всегда советую им взвесить “за” и “против”. Лучше даже, если получится попробовать. Если человек хочет быть инженером-строителем, пусть поработает, посмотрит, что такое стройка.
Начиная с 8 класса у меня была такая возможность: при мединституте есть клуб “Юный медик”. Я несколько лет ходил в этот клуб. Нам читали лекции, все показывали, вводили анатомию. Во время школьных каникул даже была возможность поработать в условиях клиники в качестве помощника санитара. Можно было даже присутствовать на операциях, помогать. У меня были сомнения, и я их разрешил. Был экономические случай: я присутствовал на операции своего родного дяди. Была не такая уж сложная операция, но я помогал на ней, держал лоток. Я примерил на себя эту профессию и не испытал разочарования.
А что вам понравилось?
В профессии врача мне импонирует умение сострадать чужой боли, проблемам своего пациента. Это важное качество в человеке, который решил стать врачом. Часто говорят: “Хирург от бога” - и перечисляют, что должно быть у такого врача.
А что должно быть у такого врача?
Первое, повторюсь, – это умение сострадать чужой боли, умение прочувствовать чужую проблему, пропустить ее через себя. Когда ты сталкиваешься с человеком, у которого этого качества нет, это всегда очень чувствуется. Если пациент чувствует, что врач пытается изобразить сострадание, не возникнет мостика. В профессии психотерапевта первостепенно, чтобы врач умел прочувствовать эту проблему. Пациент это чувствует, и тогда получается искренность контакта. Без этого никак.
Разные. Бывают сложные пациенты, которым ты просто говоришь: “Наверное, я не ваш доктор”. Я чувствую, что контакт с таким человеком у меня не получается, нет взаимодействия.
Почему?
При решении проблемы важно, чтобы пациент был мотивированным, чтобы он сам что-то делал. Иногда приходит пациент, надеясь на врача. Таким людям приходится объяснять, что я не бог. Я не могу решить проблемы за человека. Да и бог не будет решать проблемы за вас. Врач, близкие родственники могут лишь помочь их решить.
Но часто сталкиваешься с ситуацией, что до человека невозможно достучаться. Человек не хочет признать, он хочет, чтобы его проблемы решали за него. В принципе, это проявление некоего инфантилизма. Я часто сталкиваюсь с таким при лечении алкоголизма. Человек уходит от жизни, с помощью алкоголя закрывается шорами, не видит этот мир и живет с совершенно другими проблемами. Когда возникает проблема болезненного пристрастия, он хочет, чтобы она решилась без него. С одной стороны он понимает, что проблема есть и ее надо решать, но он перекладывает ответственность на врача. А это невозможно.
А вы отказывали пациентам?
Бывало.
А если после этого предлагают хорошие деньги?
У нас такого нет: “Вот вам куча денег”. У нас есть стандартная цена за услуги. Если бы планка перемещалась в сторону повышения цены, это было бы аргументом, чтобы тем более отказать. К сожалению, тут решают не деньги. Сколько стоит лечение? А сколько стоит здоровье? Сколько стоит результат? Человек запоями пьет, страдает его организм. По сути дела, речь идет о цене жизни. Каждый пьющий сокращает свою жизнь на 10-15 лет. И есть масса людей, которые не хотят бросать, они абсолютно не воспринимают аргумент о 10-15 годах.
Иногда люди зациклены. Бывает, приходит человек, который потерял семью, работу. Родственники от него уже отвернулись. У него нет близкого друга. Он один на один со своей болезнью. Вроде бы он хотел бросить пить, но уже нет никакого волевого потенциала. Алкоголизм – это еще и болезнь воли. Постепенно пьющий человек теряет волевой потенциал. Бывает, оба человека хотят бросить пить одновременно. Одному помогает, а другому нет.
От чего зависит результат?
Результат зависит от ряда не зависящих ни от меня, ни от него причин: сохранилась ли семья, как складываются отношения на работе, есть ли друзья, которые поддержат. Все это играет роль. Он начнет вести трезвую жизнь в надежде на то, что произойдет какой-то поворотный момент и жизнь станет лучше. А жизнь сразу лучше не становится, потому что многое утрачено. Надо восстанавливать утраченное за годы и десятилетия уважение и доверие со стороны окружающих. Если бросила жена и есть надежда, что она вернется, должно пройти время. Пациенты часто обижаются: “Я не пью, а жена все равно меня контролирует”. Я провожу беседу и с женами, что надо верить таким людям, демонстрировать, что вы открыты. Потому что недоверие может обижать человека. Но и вылечившимся я объясняю, что не так просто завоевать доверие. Если человек не пьет месяц-два, это еще не повод ему доверять.
В Беларуси много пьют?
Как и везде. Журналисты часто поднимают тему борьбы с алкоголизмом. Бороться с алкоголизмом нельзя. Сейчас модно говорить об алкогольной зависимости. Это уже болезнь, и это лечат врачи. Врачи помогают решить проблему, а бороться можно с бытовым пьянством. В бытовом смысле пьют очень много. В этом мы занимаем одно из лидирующих мест, но, к счастью, не самое первое.
Вы практикующий врач, и у вас сертификаты по психотерапии, психиатрии и наркологии Министерства здравоохранения Беларуси, России и Украины. Соответственно, у вас есть возможность сравнить ситуацию в трех странах.
Я бы сказал, что в России проблема бытового пьянства стоит даже более остро. Интересен тот факт, что в разных странах, развитых и благополучных, процент страдающих алкоголизмом примерно одинаковый. Колебания составляют 5-7%. Это не зависит от уровня культуры, финансового достатка, антиалкогольной пропаганды. Алкоголизм во многом является генетически детерминированным. Есть понятие наследственной предрасположенности к развитию данного заболевания.
Мы сейчас отвечаем на вопрос, почему пьют?
Пьют даже не поэтому. Пьют из-за социальных, медицинских, психологических причин. Когда выясняешь причины бытового пьянства у молодежи, еще до того как развился алкоголизм, получается, что у человека был комплекс общения. Он живет в общежитии, все ребята идут на дискотеку и выпивают для храбрости. Я у него спрашиваю: “Без того чтобы выпить тебе некомфортно?”. Он говорит, что стесняется разговаривать с девушками. Он выпивает и становится смелее, готов общаться. У кого-то какие-то проблемы на работе. Он пытается за счет выпивки снять напряжение, заглушить дискомфорт, придя домой. Это бытовое пьянство, это еще не болезнь. Это бытовая распущенность, непонимание угрозы. Если выпивать много и неумеренно, теряется качество жизни. Человек создает себе проблему, а возможно, и болезнь в будущем. Борьба с бытовым пьянством – это не только борьба медиков, но и социальных служб, милиции. Это и культура, телевидение, радио. Необходимо формирование ценностей, которые замещали бы потребность уйти от жизни, заглушить трезвый взгляд на происходящее.
Есть ли какая-то закономерность? Например, кризис, проблемы с валютой, рост цен - и вы видите, что приходит больше клиентов. Или вы не наблюдаете таких закономерностей?
Такого нет. Но есть другие закономерности: стало пить больше молодежи. Я думаю, что это наследие перестроечного периода. Определенную роль тут сыграло телевидение и радио. Насаждался определенный образ жизни: “Кто пойдет за “Клинским”? Конечно, самый умный”. Все стремились быть самыми умными, и молодежь пила очень много пива. К счастью, надо заметить, что сейчас потребление слабоалкогольных напитков среди молодежи на уровне бытового потребления сокращается.
А как было в вашей молодости?
Если бы мы сидели с друзьями в парке и увидели девушку, которая сидит на соседней скамейке и пьет пиво из горла бутылки, у нас однозначно было бы восприятие, что это что-то из ряда вон выходящее. Мы бы оценивали это как что-то болезненное. А если сейчас зайти в парк, это совершенно нормальное явление. Молодежь воспринимает это как норму, но это навязанная норма. Ничего нормального в этом нет. Кстати, пивная алкогольная зависимость – это более угрожающая здоровью вещь.
Почему?
При пивном алкоголизме угрожающий жизни цирроз печени развивается в несколько раз чаще. Пиво пьют бокалами, а водку рюмками, в худшем случае стаканами. В конечном итоге, когда человек пристрастился к пиву, это те же самые угрожающие здоровью человека проценты алкоголя.
В какой момент надо задуматься, что с человеком что-то не так?
Все задумываются, когда выпивка идет в ущерб нормальным жизненным проявлениям. Но это еще не значит, что это болезнь. Однозначно надо задуматься, не складывать руки, а пытаться разговаривать, что-то объяснить. В конце концов, можно отвести его к наркологу и поговорить. Наркология не должна спасать людей, которые уже докатились. Гораздо проще и легче спасти тех, кто на грани: когда человек уходит от жизненных ценностей в алкоголизацию, но болезни как таковой еще нет.
Что предпринять?
Тут может быть достаточно профилактических мероприятий со стороны общественности. Ситуации, когда общественность воздействует на пьяниц, мы ассоциируем с совком, будто бы это все смешно и недостойно. Но возьмите Запад: когда там у человека возникают социальные проблемы, трения с обществом и одной из причин выступает алкоголизация, через суд людям дают возможность выбора: или идти лечиться от этой проблемы, или идти в тюрьму. В принципе, это принудительное лечение, но он может не согласиться и попасть в тюремные условия. Есть другой вариант - ЛТП. Но это не всегда давало свои результаты.
Я знаю, что какое-то время вы активно сотрудничали с милицией…
Да. Милицией Витебской области были организованы благотворительные сеансы. Как опытный нарколог, я был удивлен степенью эффективности административного вмешательства. Раньше я думал, что это не дает никакого результата. Я относился скептически к эффективности лечения с угрозами “Если ты не закодируешься, я с тобой разведусь”, “Если ты не закодируешься, мы выгоним тебя с работы”. Мы проводили такие сеансы, прошло уже полтора-два года. Данные эффективности считаем не мы, а местные органы. Когда мне назвали цифры, я испытал чувство гордости, но был поражен как профессионал: это работает. Административный нажим сыграл определенную роль. Как правило, на эти сеансы попадали люди, которые не попадают к нам сами в силу того, что перешагнули грань. У них уже нет денег на лечение, они уже разуверились во всем.
Какая еще мотивация, на ваш взгляд, наиболее действенная?
Как правило, самая яркая мотивация – это потеря семьи. В человеке заложен страх оказаться в одиночестве. Важной составляющей любого терапевтического лечения в конечном итоге является усиление всех мотивационных моментов: в семье, на работе, в дружбе. Надо усилить нити, которые позволят человеку держаться на трезвых позициях и преодолеть эту беду. К нам приходит лишь 15% тех, кто нуждается в помощи.
Остальные не считают себя больными?
При алкоголизме существует такое понятие, как алкогольная анозогнозия – это отрицание болезни. Я считаю, это наиболее важная проблема, стоящая перед наркологией. Это свойственно не только наркологии, но и ряду других заболеваний. Но именно в рамках наркологии это выражено наиболее ярко. Я часто привожу пример Антона Павловича Чехова, который был не только писателем, но и практикующим врачом. Когда у него начался туберкулез и кровохарканье, вместо того чтобы поехать в Ялту, чтобы подышать полезным воздухом, он поехал на север и умер. Он отрицал свою болезнь. То же самое при алкоголизме: с одной стороны, у человека запой, похмелье, а с другой стороны - он говорит, что пьет, как все.
А что в таком случае делать?
Это та ситуация, когда семья не должна опускать руки, мол, он не понимает, хоть кол на голове теши. Это неправильная позиция: он искренне не понимает, искренне заблуждается, что пьет так, как все. Его видение мира сужается, потому что он видит людей, подобных себе. Ему кажется, что дальше этого мирка в 20-30 человек других уже не существует. Остальное вытесняется, это механизм психологической защиты. Никто не хочет признавать себя отщепенцем, видеть себя морально-нравственным уродом.
Но некоторые же приходят к вам?
У таких этот симптом как раз осознан. Есть пациенты, у которых этот симптом очень выражен. Что бы ты ни делал, до него невозможно достучаться. Чем дальше развивается болезнь, тем больше этот симптом проявляется. Этот признак сопутствует алкогольной деградации личности. Человек все глубже погружается в болезнь, но все равно не считает себя больным. Некоторые используют аргумент, что они не алкоголики, потому что не …
Источник:
